Когда есть работа, время скачет быстрее. А у моря и подавно. Вроде вчера приехали, а уже скоро будет два месяца, как не был дома. Жена позвонила и на полном серьезе рассказала следующее: «Я вчера легла спать и почувствовала, как в ноги ко мне прыгнул домовой. Внимательно еще посмотрела — никого нет, но одеяло приминается. Потом по груди прошелся». «Может все-таки кот?» - спрашиваю. Нет. Домовой. Кот был в другой комнате, а жена была якобы в здравом уме. Ну вот, стоит только мужику исчезнуть на пару месяцев в командировку, так по жене в постели кто-то там начинает прыгать. Кошмар.
На Новый год удалось на недельку слетать домой. В Новороссийске аэропорта нет, летим из Анапы, точнее, из поселка Витязево. На взлетном поле один лишь Боинг S-7 салатного цвета. Самолетов не то что боюсь, но побаиваюсь. Этот тревожный запах керосина для меня страшнее запаха паленой водки. Однако, деваться некуда.
Чаще всего почему-то самолеты вылетают в ночь. И почему-то всегда через Москву, обязательно в ней посидеть надо, мозги попарить по нескольку часов. Напрямую летали бы, сколько горючего сэкономилось бы и нервов сберегалось. А в Москве... Оповещение через каждую секунду на английском языке одно да потому: «Сикс, сикс». Голова мигом разбухает. Лично я это «Сикс-сикс» перевел, как «секс-секс». Москва не просто «имеет» всю Россию, она «это самое» начинает вытворять с нами уже в аэропорту.
Но вот самолет наконец-то взвился, моргает лампочка на крыле, утробно гудят моторы и пожирающая пространство турбина несет нас над городами и весями, которые словно призраки медленно проплывают среди снежных морей и лесных океанов горящими островками. Пялишься в иллюминатор, и вдруг хочешь заорать на весь самолет: «Вон-вон Самара! Я вижу! Я ее угадал!» Но спят все в салоне, даже на ночное перелетное чревоугодие многие не просыпаются. А я не могу спать, от нервов жадно принимаю пищу. Аккуратненько все разложено в коробочке. Ем и рассматриваю упаковочки, и тут до меня доходит, почему все самолеты делают крюк в Москву. Там они, оказывается, кормом для пассажиров запасаются. В упаковках откровенная безвкусица, но зато значки, ярлычки всякие на манер зарубежных. Мол, все в Москве сделано, для вас, милые, мол, старается столицушка ваша! Все под себя подмяла первопрестольная гидра, даже на жрачку самолетную свою монополию наложила.
Раз уж заикнулся про столицу, мать нашу, то выговорюсь про нее по полной программе. Однажды решили устроить себе экскурсию в Абрау-Дюрсо, посмотреть, где Советское шампанское испокон веков делают. Наняли маршрутное такси и почти все (человек пятнадцать) поехали — когда еще случай выпадет? Абрау-Дюрсо небольшой симпатичный поселочек, от Новороссийска в нескольких минутах езды. Есть в нем две достопримечательности: единственное на весь Краснодарский край пресноводное озеро Абрау такого изумрудного цвета, будто все изумруды мира вместе с малахитом взяли и бухнули разом в него; а также завод, в котором из местных сортов винограда делают различное шампанское на всю страну и не только.
Озеро до сих пор хранит тайну своего происхождения. Оно находится выше уровня моря на 80 метров. Существует легенда, будто много веков назад здесь был аул и небедные гордые горцы решили блеснуть своими богатствами и стали выкладывать золотыми монетами дорогу к Черному морю. Бог решил наказать их за эту гордыню: аул провалился, и провал заполнился водой. Кстати, Абрау так и переводится - «провал».
На берегу озера установлен памятник знаменитому певцу Леониду Утёсову. Есть также нудистский пляж и наши мужики, было, ломанулись туда, но вовремя смекнули, что нудисты в какой-то мере хоть и звезданутые люди, но не до такой степени, чтобы вылеживаться на берегу озера посреди зимы.
Завод, будто замок какой - в можжевеловых зарослях. В горах вырублено несколько тоннелей в качестве складов для созревания вин. Бутылки шампанского многоярусными штабелями покоятся в них под определенным углом. На вид они или пыльные, или вываленные в грязи. Через определенное время их нужно переворачивать. Офигеть! Каждую бутылку, которых здесь, кажется, миллиард. Механизма по переворачиванию бутылок я не заметил.
За пятьсот рублей рассказали кратко историю, из которой запомнилась лишь фамилия первого агронома, который занялся выращиванием специальных сортов винограда — Гейдук. Начали строить завод во время царствования Александра Второго. Сначала делали шампанское небольшими партиями, потому как выдержка качественного вина требовала много времени. После революции партия сказала: «Поели рябчиков с ананасами, попили шампанского, проклятые буржуины, хватит с вас. Теперь пришла очередь трудового народа халкать вино пузырьковое». И пошло-поехало. Для массового производства вино уже не выгодно было выдерживать по времени, и в него стали прыскать углекислоту. Качество, естественно, ухудшилось, но зато по всей великой стране любая семья в новогоднюю ночь под бой курантов могла бабахнуть в потолок пробкой из бутылки шампанского.
Рекламным лицом завода в последнее время стала Рената Литвинова — повсюду красуются плакаты, буклеты с ее ликом и проникновенными отзывами.
Самым интересным в экскурсии была, конечно же, дегустация. Каждому выдали бокалы, официант ходил меж столов и разливал понемногу. На пробу. Из пяти сортов. Посетители, особенно женщины, с умными физиономиями раскручивали вино в бокалах, принюхивались, касались кончиком языка... Кому вино было не по нраву, те сливали в огромный, размером с ведро, бокал. Я умной рожи не делал: сразу возмутился (шутливо), почему так мало, и попросил на весь зал, чтоб побольше сливали в «общий котел». Я, мол, по окончании мероприятия с собой заберу. Все немножко заржали и стали более разговорчивыми.
Потом наша братия стала закупать шампанское: для себя, для родных и так далее. Бутылки торчали у нас отовсюду, и мы были натурально похожи на ёжиков. Из-под заводских ворот вышел матерый котяра (юг, видимо, кошачье царство). Вякает на всё Абрау, рыкает, - видимо, тоже нажрался шампанского.
По возвращении к арендованной маршрутке прикупили у бабушки пирожков. Успел с ней переброситься парой слов. Ей 80 лет, всю жизнь проработала на тюменском Севере и, вот, на пенсии поехала к морю проводить остатки жизни. Но и здесь, неугомонная, не знает покоя — стряпает вкуснячую выпечку на продажу туристам. «Я еще «попрыгаю», - говорит.
Обычно при встрече с молоденькой женщиной мужики любят изрекать: «Где мои 17 лет?» Я при встрече с этой бабулькой невольно произнес: «Где мои 80 лет?» Остался бы жить у моря, трескал бы ее вкусняшки и в ус бы не дул. Кто-то из мужиков, когда отошли от бабушки, скорчив морду, будто передразнивая старушку, пошутил:
- Бабуся, бабуся, какая я тебе бабуся? Я в постели еще так верчуся, что тебе мало не покажется.
Пошляки — одно слово. С кем работаю...
Но я про москвичей ведь хотел. Так вот, когда сели в машину, водитель спросил, что да как и почем. Мы сказали: билет стоит 500 рублей, дегустировали пять сортов вина, кино показывали минут 15. Местный водитель с досадой покачал головой. «Раньше, - говорит, - билет стоил двести рублей, а дегустировали двенадцать сортов. Потом пришли москвичи, подмяли под себя завод и теперь... Знать бы, так за эти деньги я вам своего домашнего вина столько бы нацедил, что и на командировку бы хватило, и домой еще увезли бы».

И еще чуточку про москвичей. Не люблю я их почему-то. Я даже название им придумал. Раньше про выходцев с гор говорили «лицо кавказской национальности», теперь я москвичей называю так: лица московской национальности.
Так вот, пошли мы в местное новороссийское кафе и задержались там до глубокой ночи. Молодёжи «погудеть» захотелось и меня угораздило с ними. Кафешка прямо в центре города, неподалеку от крейсера, который стоит на приколе в бухте музейным экспонатом.
Ну, значит, молодежь моя танцует, глазки строит местному женскому населению, а я попиваю персик на коньяке или коньяк на персике — не помню уже. Лишь на третий день едва вспомнил, что напиток шибко улётный был.
Музыка не в живом исполнении, но следит за ней живой человек, и ему надо платить денежку, чтоб он поставил песню угодную твоей душе. Сидела там еще и компания молодых москвичей, вели себя хоть и не безобразно, но все равно как-то слегка вызывающе. Хохотали, дико ли орали, а, может, это лишь моя предвзятость виновата или «персик», который начал воздействовать… Короче, песни они, в основном, заказывали. Чушь какую-то современную и мне малознакомую. А диджей еще в микрофон с гордостью: мол, песня от наших московских друзей! И москвичи выскакивают, танцуют, гогочут — хозяева жизни российской, блин. Тогда я иду к диджею и заказываю ему песню «Учкудук». Завмузыкой слегка ошарашился, но деньги взял. Представил меня другом из Сибири. Песня, кстати, весьма душевная прозвучала, но почти никто не вышел танцевать. В углу москвичей гоготу поубавилось.
Потом они опять духом воспряли, опять диджейское: «Московские други...». Тогда я опять иду, пошатываясь, к нему и вдругорядь заказываю «Учкудука». Он рот открыл, как рыба морская, но деньги снова взял. На сей раз москвичи стали с любопытством поглядывать в мою сторону. На сей раз вообще никто не вышел на танец. Слабаки. Пришлось самому выползать и выламывать себя под чарующий голос Фаруха Закирова и чудную смесь персиков и коней с яками. Я пускал стрелы, метал индейские топоры, давил на полу невидимых блох... Мои мужики от души хлопали, женская часть, в том числе и из московской группы, явно заинтересовалась мной. По крайней мере, одна из них шепнула в ухо мое: «Вы — чудесный!»
Но чудес в мире не бывает. Когда я где-то в пятый или седьмой раз заказывал «Учкудук», уже мои парни стали шептать мне в ухо: «Серега, не дразни гусей».
Как они меня несли до дома, знают только звезды и морские волны. Стоит ли говорить, что денег в этот месяц я выслал домой с гулькин нос. Зато диджей, думаю, за тот вечер выполнил свою месячную, ну, быть может, недельную норму.
Работали уже на главной железнодорожной ветке, которая вела к новороссийскому вокзалу. Геодезисты производили съемку железнодорожного полотна со всеми прибамбасами, а мне всучили железнодорожные флажки, и я был сигнальщиком. В мои обязанности входило, когда идет поезд, держать в основном желтый скрученный флажок. Это означает: «Проходи, не притормаживая», но знай, что на дороге работают люди, и будь более внимательным. Хотя это нам надо быть внимательными, поезду на скорости ведь по барабану. Машинисты гудели в ответ, и с этими гудками ответственность во мне расправляла крылья и распушала хвост.
Иногда и мне приходилось бегать с отражателем — вешка с многогранным зеркальцем. Светодальномер наводишь на это зеркальце, и он выдает тебе сразу и направление, и расстояние, и высоту той точки, на которой вешка установлена в данный момент. Необходимо было еще и влево-вправо от насыпи на несколько десятков метров охватывать территорию. И хорошо, если участок выдавался более-менее ровным, но в горах это случается редко, вот, и приходилось нырять в какой-то карагач, который весь был в колючках нещадных. И переплетено все, как волосы бабы Яги. С такими деревьями и кустами не страшно и в пропасть падать, они просто удержат тебя. Стоит лишь одной колючке тебя зацепить, и вся ветка мигом прилипает к тебе, обламывает сразу всеми колючками. Иголки эти рвут нашу одежду, кожу и, что странно, не прокалывают ее, а будто лезвием полоснут. В первый миг и не больно, вроде, но потом... И крови много. Позже узнал, что карагач этот терновником зовется. Воробьи в нем прячутся от ястребков. Под забором небольшой торговой базы в самой гуще терновника нашел блок сигарет. Видимо, перебросили с тем, чтобы забрать после работы, но не смогли пролезть сквозь колючую гущу. Я пролез. Мужики мне были благодарны.
Обратил внимание на местные рельсы. Они очень длинные, не такие, как у нас. Поэтому здесь и не слышно характерного стука колес на стыках. Из глубины России поезда сюда приходят заснеженные. Здесь снег парит, с вагонов срываются жизнерадостные капли. Все блестит в солнечном свете: ручейки, бутылки, обертки сигарет.
В местных общественных столовых, по крайней мере, в тех, которые вдоль железки, очень безобразно. На огромном бачке огромными буквами написано «кАмпот», видимо до нас здесь работали армяне или грузины. В сметане обязательно иголками будут льдинки торчать, в капустном салате обязательно обнаружится щепка, чай постоянно холодный и не сладкий. Клеенки на столах прилипают к локтям, а по кухне мотаются 15 поварих в халатах такого цвета, будто в них годами уголь таскали. За кассой бурная тётка: «Так, поросенок...» Я офигеваю: «Кто поросенок, я поросенок?» Оказалось, это она кусок свинины отбивала по кассе.
В довершении к рисунку общественных новороссийских столовых: обращаюсь к женщине, накрывающей у стены несколько столов:
- Что за праздник? Когда подтягиваться?
- Плохой праздник - поминки.
На улице хорошо. Заканчивается январь, а вокруг и птицы щебечут, и листва зеленая, и лебеди на волнах качаются. Здесь природа не умирает, не возрождается вновь, здесь все ровно и гладко и от этого на душе сплошная идиллия, переходящая в необузданную радость. И прямо с удовольствием хочется добро творить. И все это, наверное, от воздействия морских флюидов.
Неподалеку от железной дороги на дне глубокой ямы, выкопанной для нужд газовиков, обнаружил змею. Серенькая, похожая на гадюку. Шевелилась и вроде как даже плакала. Не поленился найти огромную палку, чтоб до самого края доставала, и поставил ее в яму. «Захочет, так вылезет, а сам я ее вытаскивать туда не полезу, и благодарностей не надо, увольте», - с такой мыслью пошел дальше работать.
Здесь и уставать от работы приятно, и осознавать причастность свою к великой стройке. Дорога железная – на века! После тебя останется. Тобой сделанная. И даже из космоса ее видно. И меня, бродящего сейчас по ней, машущего флажками и посверкивающего зеркальцем отражателя, тоже видят из космоса. Еще бы для полного счастья после такой усталости под крыло любимой женщины, но... Пока лишь небо, как ее глаза; ласковый ветер, как ее губы; и много солнца, как счастье, которое от нее исходит.
Скоро мой день рождения, надо подумать, чем угощать мужиков. А то эти три бездонных учкудука... А еще через пару недель судьба забросит меня в Дагомыс, на какой-то там прорыв. Но это будет отдельная история.

Сергей Ханин