…И этот юноша не врал Всевышнему, он действительно был бедным пастухом. Даже не пастухом, а подпаском, и ни одна овца в стаде ему не принадлежала.

Звали того юношу Давидом.

Наверное, вы уже догадались, о каком Давиде идет речь. О том самом, звезда которого сияет в центре небосклона нынешней цивилизации.

Можно с большой долей вероятности утверждать, что Господь "приклонил и услышал". Стал тот юноша героем своего народа, победителем всех врагов, включая самонадеянного Голиафа.

И царем он тоже стал. Богатым царем-воином. Уважаемым. Авторитетным. И как-то раз, в покоях своих царских, он вдруг снова начал молиться со слов "услышь меня, ибо я беден и нищ".

И рвал на себе свои царские одежды, и упав на пол, катался по нему, чувствуя страх и муки совести за всё, что натворил на царском троне. За совращенных им жен своих друзей, за безумные пляски и пиры, за грабежи и убийства, за душу свою, что потеряла свет юности его храброй и прекрасной.

Что было делать Господу, глядя свысока на эту сцену в царской опочивальне? Вместо "приклонения" отвернуться в гневе? Сказать громогласно: не знаю тебя? Он ведь дал этому юноше всё, о чем может мечтать человек. Выводил из смертельных засад, устроенных завистниками, дарил победы в битвах, ниспослал любовь чудной жены и взрастил ему достойного наследника - смышленого паренька по имени Соломон.

Какого черта ему еще надобно было! - должен был вздохнуть Господь от горечи и сожаления, после чего приступить к процессу поиска подходящего чертяки с весьма длинной кочергой - по делам просящего.

Повезло Давиду в очередной раз. Катался, просил прощения, обещал храм воздвигнуть огромаднейший и воскурить столько фимиаму, сколько можно купить на все его царские сокровища, включая потаенные и лично им в пустыне спрятанные.

Жалко, наверное, Господу было смотреть на этого мужика в пыли, что считался мужем государственным первого процветающего царства народа избранного. Оборванец катался перед ним в лоскутах виссона дорогого. Плачущий, рыдающий бедняк. Нищий был, нищим и остался.

В душе.

Простить Господь его, может, и не простил, но мысль о кочерге оставил. Ладно, сказал он Давиду, услышал я душу твою. Радости для меня мало, но губить тебя - десница не поворачивается. Поживи пока. Только песен мне больше не пой и цимбалу свою спрячь от греха подальше. И про храм забудь. Не надо мне от тебя ни песен, ни храмов, ни жертв козлячьих. Вставай, пастушок, не ерзай своей пыльной кожей по земле моей обетованной!

После этого случая все народные герои и вожди, помятуя о спасительной функции нищенского валяния, имели в своем гардеробе дешевенький "пастушеский" прикид. Рубаха полотняная, портки и поясок из веревочки. Позже, через тысячу лет, владыки непременно вместе с тогами хранили, на всякий пожарный случай, так называемые дорожные костюмы. Это когда пешкодралом надо было выбираться из портиков, где по мозаичным полам грозно шуршали сандалиями преторианцы с оголенными мечами, или в карете от восставших парижан предстояло по грязи проселочных дорог улепетывать. Еще попозже - френчик простенький с двумя кармашками на груди, шинелка подшитая. Кепка - у штатского вождя, фуражка - у Верховного.

А сейчас наряжаются в "зарплату".

У президента типа 600 тысяч в месяц. У губернатора типа 450. У главы города - просто рвань какая-то - 200 тысяч.

Нищета царей - идеал самосознания цивилизации. Даже если ты ставишь себе памятник из золота в столице, народ поклоняется царю не за этот памятник, а за то, что при жизни ходишь во френче. И папа Ким ходил в таком же.

Молодой северный корейский царь наряжается в сукно "с двумя кармашками", южный глава второй половины государства - в пиджачок недорогой. Но и тот, и другой в тысячу раз богаче любого корейца, хоть северного, хоть южного. В тысячу раз - это в среднем. Хотя на севере полуострова вождь богаче в миллион раз всех подряд.

В Европе и Америке всё то же самое, но сшито по другому фасону Царей как бы нет, но кто-то царствует. И каждый американец знает, кто. И каждый европеец тоже понимает, кто у них в стране царь, а кто клоун "без галстука".

Деньги, они не могут любить тишину, потому что в тишине подземной жилы даже золото блеснуть не может. А вот пересчитывать деньги нынешние цари действительно любят в тишине после шумного стриптиза клоунов у шеста перед кабинками для голосования.

Давид - последний царь, который каялся не только в личных покоях, но и прилюдно. На той земле, где он рвал одежду перед лицом Господа и лицами ошарашенных своих подданных, выросли три религии. И в каждой сохранился некий ритуал братания с неимущими: делиться по праздникам кусочком мяса и парчи.

И каждая позволяет царям в остальное время лелеять и приумножать свои сокровища. Иметь рабов, наложниц и цимбалу для гимнов в свою честь.

Юноша храбрый и честный перед самим собой и Богом, ты отмолил грехи владык народных авансом на три тысячи лет вперед. Лучше бы ты молчал пред Небом в час раскаяния и умер с не прощенным при жизни грузом в сердце. И Бог бы не убрал кочергу, когда расчувствовался, слушая твои рыдания. И люди не видели бы на Небе бездействующий инструмент кары Господней.

Ты был беден и нищ, и потому был достоин царствовать. Бог ошибся не в тебе, он ошибся в людях, как было уже не раз. Когда он увидел, что и ты такой же, как все, что лучший стал подлейшим, как исправить ошибку, опять всех под воду?

И век за веком он в печали и раздумьях наблюдает, как цари и царьки, короли, императоры и самодержцы, премьеры и президенты прикидываются бедными, пастухами, избранными для этой роли божественным провидением, и правят от имени воли божьей.

Храмы строят, колени мнут.

И наш - строит да крестится.

Тоже - нищий.

600 тысяч рублей в месяц - зарплата пастуха, если учесть, каких размеров стадо он гонит по пустыне.

  Виктор Егоров